"Мы проводим исследование не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельным"

Аристотель "Никомахова этика" [1]

"Этика бизнеса" - у многих бизнесменов и менеджеров это словосочетание способно вызвать разве что ироническую улыбку. Для них, как и для большинства наших сограждан, подобное словосочетание - не более чем парадоксально звучащая антитеза, "соединение несоединимого".

И действительно, можно ли говорить о морали бизнеса, когда теневой сектор экономики, по самым "скромным" подсчетам, составляет свыше 50% валового внутреннего продукта, а на сколачивание US10-миллионного состояния на просторах СНГ необходимо в среднем 4 года, тогда как, например, в США - 47 лет? И это далеко не единственные факты, уже добрый десяток лет наглядно иллюстрирующие нам некогда априорно воспринимаемый тезис о том, что в основе всякого крупного капитала лежит преступление.

Да, слишком велик соблазн исключить менеджмент и бизнес, а заодно и политику, из сферы действия моральных принципов. В нравственно дезориентированном обществе это сделать несложно, тем более учитывая 70-летнее господство такой моральной патологии, как классовая этика.

Ныне тотальная коррумпированность и аморальность политиков, руководителей и бизнесменов при активном участии масс-медиа составляют одну из ведущих мифологем общественного сознания. Она крайне деструктивна. Более того, аморальна, уже потому, что культивирующие ее не принимают во внимание классический парадокс моральной оценки: те, кто мог бы вершить моральный суд, не будут этого делать; тем, кто хотел бы вершить моральный суд, нельзя этого доверять.

Кризис научной этики и моральный кризис общества

Вряд ли можно оспорить мнение о том, что влияние научной этики на нравственность общества в настоящее время невелико, если не ничтожно. Этика как научная дисциплина - одна из наиболее кризисных гуманитарных наук. Нет, внешне с ней все обстоит достаточно благополучно: выходят многочисленные учебники и учебные пособия, ее изучают в школах, курсы этики преподаются практически во всех вузах, где студентам, в том числе будущим бизнесменам и руководителям, могут объяснить отличие автономной этики от гетерономной, порассуждать о моральных качествах, ценностно-нормативных понятиях, основных сферах морали и т. д.

Между тем на Западе статус научной этики является дискуссионным едва ли не с начала XX века. В особенности это касается нормативной этики. Например, неопозитивисты (А. Айер, Б. Рассел, Р. Хеар, Г. Эйкен и др.) отказывают ей в научном статусе. Им вторили многие социологи: Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль, К. Мангейм и В. Парето, Дж. Мид и А. Смолл. Здесь же можно назвать представителей фрейдизма и неофрейдизма, экзистенциализма и других направлений западной философской и социологической мысли [11-13].

В наиболее простой форме мнение о "ненаучности" этики выразил швейцарский философ польского происхождения Юзеф Бохенський. В книге "Сто суеверий", говоря о заблуждениях, связанных с этикой, он, в частности, пишет:

".С этикой связано несколько заблуждений. Согласно одному из них, существует какая-то "научная этика"; наука якобы может дать нам знания о том, как следует поступать в жизни. Это предрассудок, ибо наука имеет дело только с фактами, с тем, что есть, а из того, что есть, т. е. из знания о фактах, никогда не следует то, что должно быть, а значит, не вытекает и никаких предписаний, норм или принципов поведения. Правда, чтобы принять правильное решение, человек обязан знать определенные факты, но этого знания самого по себе недостаточно - необходимо руководствоваться еще и этическими принципами. .Без этической предпосылки невозможно никакое решение. А предпосылку эту невозможно вывести из фактов - ни из научных фактов, ни из ненаучных. Таким образом, вера в научную этику является предрассудком.

Его разновидность - вера в существование некой философской этики. Однако задача научной философии является не морализаторство, а анализ. .Философ не может предписывать людям, как они должны себя вести." [2, с. 180-181].

Кризис научной этики - лишь верхушка айсберга, в основании которого - кризис нравственных основ современного мира.

"O tempora, o mores!" - "О времена, о нравы!" Вряд ли найдется хоть одна эпоха, когда сакраментальное высказывание Цицерона было бы неуместным. Особенно актуальным оно становится на рубеже веков и эпох. Что это: показатель цикличности "падения нравов" или нравственный регресс перманентен? Многие предпочитают посыпать голову пеплом, ведь "пепелищ" хватает: как известно, в XX веке частота войн в 1,5 раза превысила среднюю за всю историю человечества. Современному человеку все чаще приходится делать выбор не между Добром и Злом, а выбирать из двух зол.

Однако регрессивная риторика способна принести только вред в вопросах общественной морали. В равной мере это утверждение касается иллюзий по поводу идущего на смену нашему "железному веку" века информационного. Он будет столь же нравственным и безнравственным, как и предыдущие. Может быть, менее кровавым, но ведь насилие бывает не только физическим. А то, что возможности манипулировать как общественным сознанием, так и индивидуальным все возрастают - очевидно.

Симптоматичным в этом отношении является возникновение около полувека назад в недрах неопозитивизма так называемой "фелицитологии" (от лат. felicitas - счастье). "Фелицитологи", в частности О. Нейрат и Ч. Стивенсон, рассматривают счастье не в качестве основания морали, как, например, представители эвдемонизма, а просто как психологическое состояние человека, к которому он, естественно, стремится. Конкретные цели и результаты не важны, важно лишь ощущение счастья. Следовательно, этика становится "наукой" о методах внушения людям того, что они счастливы, а мораль отождествляется с пропагандой [11; 12].